Сказка о последней охоте
Анечка, как обычно, зашла в комнату к дедушке Ване, чтобы услышать новую сказку.
А на стене в той комнате висела большая фотография — портрет дедушки Вани молодым, на коне и в военной форме.
Анечке этот портрет очень нравился. На нём дедушка Ваня был таким красивым! И конь ему тоже был подстать!
Дедушка Ваня и на старости лет красивым остался: роста высокого, плечи широкие, руки сильные, усы пушистые седые.
Анечка очень любила эти усы причёсывать расчёсочкой маленькой. И кончики — на пальчики закручивала, когда ей это дедушка Ваня разрешал.
Мечтали они с дедушкой Ваней, что купят они лошадок и будут вместе кататься. Но мечты такие пока не осуществлялись. И поэтому Анечка летом, катаясь на велосипеде, часто воображала, что это — её верный конь! Даже когда они с папой на велосипедах ехать собирались, они говорили: «По коням!» И садиться на велосипед Анечка научилась так, как на коня: «по-мужски», чтобы потом быстро и на коня вскакивать научиться!
… Но в этот раз Анечка, посмотрев на фотографию, спросила дедушку Ваню про другое:
— Скажи, дедушка, а ты на войне был?
— Был, Анечка. Только я тебе про это сейчас не стану рассказывать.
Война очень много горя людям приносит! Не сказки это, когда солдаты на конях — против танков скачут, потому, что им командиры такое приказали…
Страшно это и плохо, когда война!… Тогда и людей, и лошадей, и других животных калечат и убивают… Сколько боли страшной бывает во время войн!...
Даже если за справедливость война — то это тоже не радостно! Лучше, чтобы тебе такого не видеть никогда!
Тут Анечка задумалась и сказала:
— А мы с ребятами летом в войну играли… У меня друзья — мальчики. Им в войну нравится играть. И я с ними так играла. Мы понарошку из пистолетов и из ружей игрушечных стреляли в противников воображаемых — и побеждали, конечно. Это — интересно было: прятаться, в засаде лежать не шелохнувшись…
Значит, это плохо: стрелять, в войну играть?
— Ты про это, Анечка, сама подумай и реши: хорошо это — или плохо? И — почему?
— А помнишь, я тебе обещала сказать, какое волшебное желание я бы загадать хотела?
— Помню. Ну? Придумала?
— Тогда у меня не получилось, а сейчас вот — придумала! Я бы загадала, чтобы войны никогда не было! Сбудется такое моё желание?
— Хорошее ты желание придумала, Анечка! Только мне кажется, что недостаточно тебе одной — такое желание задумать. Чтобы оно исполнилось — очень многие люди такое же задумать должны! Вот тогда — обязательно исполнится!
… Каждому важно уметь понять правильно: что есть добро, которое совершать можно и нужно, — а что приносит вред другим, и потому плохо это!
Если нет никакого вреда другим — то это делать можно. А если — ещё и польза другим от твоих поступков, то это совсем хорошо!
Об этом всегда задумываться полезно!
… Давай я тебе расскажу, как я такое понял про охоту, когда последний раз охотиться пошёл.
— А ты и охотником был?
— Был, Анечка, да ещё каким!
Охота — на войну немножко похожа. Только охотники про это как-то не думают совсем, и я тоже не думал. Не приходило ведь в голову, что стрелять в птичек и зверюшек — грех!
Многие люди охотятся… И, вроде бы, с давних времён так заведено… — вот потому и не задумывался про то…
Нравилось мне на охоту ходить…
Это ведь — как приятно: заночевать в лесу у костерка под открытым небом, тишину ночную послушать, рассвет встретить!
Часто охотники прячутся и долго-долго в засаде сидят, поджидают, наблюдают за птицами и зверями. Специальные места даже устраивают, чтобы подстеречь птичку или зверя подкараулить.
«Засидка» называется такое место, которое охотник специально готовит, чтобы его видно не было, а он — всё мог видеть.
Интересно в таком шалашике из веток сидеть, песни птичек слушать, смотреть, как солнышко восходит! Столько красоты по утрам в лесу можно увидеть!
Ты каких птичек знаешь, Анечка?
… Анечка задумалась и перечислять стала:
— Воробьи, голуби, вороны, скворцы, синички, снегири, утки, лебеди…
— Ну, наверное, гусей ещё знаешь?
— Про гусей я только в книжках читала и по телевизору их видела. А настоящих — не видела.
— Есть птички, которые рядом с человеком живут. А я, пока охотником был, очень много птичек разных лесных повидал, и песни их красивые слушал: и глухарей, и вальдшнепов, и бекасов, и тетеревов.
… Ну вот, отвлеклись мы с тобой…
Охотился я в тот раз на уток. Из тростничков у меня стеночка-заслонка сделана была. Сижу так за ней, наблюдаю.
Вижу: селезень красивый плывёт. Селезнем — утку-самца называют. У него на головке пёрышки тёмно-зелёные, изумрудные, а на шейке — полосочка беленькая. А самочки — они целиком пёрышками коричневыми покрыты. Ведь им — маскироваться надо, когда они яички высиживают, потом за птенчиками своими ухаживают.
… Вот — плывёт этот селезень, лапками в воде перебирает, меня не видит.
Залюбовался я на него! Даже призадумался: может, не стрелять, пожалеть такого красавца?…
Вот ты бы — как поступила? Пожалела бы?
— Да, я бы пожалела! — уверенно сказала Анечка.
— А я тогда подумал-подумал и решил, что слабость это во мне такая от красоты наступила!
Охотник я был опытный — никогда прежде такого со мной не случалось. Красота — красотой, а дело своё — исполняй! Сколько дичи настрелял я за свою жизнь: и тетеревов, и куропаток, и зайцев, и на кабанов охотился, и на лосей! И что это вдруг я так расчувствовался? — не понимаю! Недалеко другие охотники стреляют, не я — так другой охотник этого селезня подстрелит! Сезон охоты ведь уже открыт…
Прицелился снова, вот уж на крючок спусковой вроде бы нажал — да тут что-то произошло небывалое! Хочешь — верь, а хочешь — не верь! Вместо того, чтобы дробь из ружья вылетела, — я сам, как пуля, вылетел — и в теле того селезня очутился! Лапками перебираю, по воде плыву, а думаю — по-прежнему, как человек…
А может, и утки думать умеют? Того я не знаю…
Только, хоть я в селезня превратился, а про то, что охотником был, — помню. И что из ружья прицелился — помню.
Стал я скорее отплывать в тростники — подальше от того места.
Да тут меж тростников — лодка. А в ней другой охотник на меня ружьё навёл, целится… Я ещё скорее лапками заработал, крыльями захлопал! И — взлетел!
«Всё, спасён!» — думаю.
Я же прежде, пока человеком был, летать не мог. А тут от восторга у меня аж дух захватило! Озеро всё с высоты видно, лес вокруг, от озера — речка большая начало берёт. Красота!
Решил я к речке лететь.
Да не тут-то было!
«Бах, бах!» — это в меня стреляют…
Испугался! А ведь не спрятаться: со всех сторон в меня целят!…
И — попали.
Боль — страшная во всём теле!... Понял я, что это — конец моей жизни пришёл… Начал я падать… И сознание от боли той потерял…
… Однако это — не конец оказался: ощутил я себя нежданно-негаданно в теле тетеревином. Сам весь — в чёрных перьях, а брови у меня — красные, и на крыльях и хвосте есть пёрышки беленькие. Если хвост расправить, как веер, — то там как раз и будут эти белые пёрышки. Ну, в общем, красавцем-раскрасавцем я себя ощутил!
… Сижу я на верхушке берёзы, ветка под телом моим увесистым прогибается, раскачивается…
Огляделся я вокруг. Красиво! Рассвет только-только начинается, небо — розовое от лучей солнечных, а солнышко не показалось ещё из-за леса.
Тут мне петь захотелось! Да вроде бы — не солидно это: осень всё-таки, а не весна!
А погода — такая, что петь — сил нет, как хочется!
Решил, что, пока не видит никто, слетаю я на ток, попою хоть чуть-чуть!
Тетерева, Анечка, на току по весне танцы свои танцуют и песни поют.
Тетеревиный ток — это место такое особенное, где весной каждое утро собираются тетерева-самцы. А самочки — тоже туда прилетают и из кустов на поющих самцов любуются, мужа каждая себе выбирает.
Я за свою охотничью жизнь много раз видел, как тетерева токуют. Делал я шалашик специальный на току у куста какого-нибудь — чтобы неприметным для тетеревов быть. Забирался туда ещё затемно. И — сидел там тихо-тихо…
А вокруг — тишина!
Тетерева на свой ток прилетают рано, пока солнышко ещё не взошло, в темноте.
Сидишь так в шалашике — и вдруг — множество птиц с шумом разом прилетают, осмотрятся — и давай бегать по току и подпрыгивать, чуфыкают от вдохновения! А потом начинают петь так, что словами описать трудно! И друг перед другом они выхаживают, хвосты распушают, и даже иногда сражаться друг с другом начинают, чтобы показать самочкам, кто из них самый удалый!
Видеть-то я это много раз видел, а вот сам — не пел так никогда. А тут, в тетеревином теле, — мне тáк этого захотелось!…
И — спел! И по току побегал, но недолго: осень всё-таки…
А тут — есть мне очень захотелось.
Полетел обратно на берёзы, уселся на ветке, где много серёжек берёзовых качается.
Клюнул я такую серёжку берёзовую — понравилось!
Ещё клюнул — вкуснота! На орешки немножко похоже.
Ты, Анечка, когда в лесу гулять будешь или на лыжах кататься — можешь попробовать на вкус такие серёжки берёзовые. Человеку ими тоже можно полакомиться!
Но не успел я как следует насытиться серёжками берёзовыми и тетеревиной жизнью сполна насладиться! Тут в меня другой охотник прицелился и бабахнул… Испугался я, прочь полетел… Да где там?! Нагнал меня следующий выстрел того охотника…
… Вот тут я тетеревом умер, но нежданно-негаданно вдруг в теле лося оказался…
Непривычно! Рук нет, четыре ноги — и рога солидные такие!…
А рядом на полянке подружка моя, лосиха. Красавица! Ноги стройные, длинные, шёрстка золотом отливает!
Вот мы с ней и пошли по лесу гулять рядышком.
То идём и едим травку, веточки молодые с листиками, а то прижмёмся друг к другу, чтобы показать, как мы друг дружку любим!
А тут — охотники с собаками…
Бежали мы, бежали… Да только ранили мою подругу… А потом — и вовсе убили…
Я даже бежать дальше не стал: пусть и меня убьют или собаки загрызут! Потому, что нет мне счастья без любимой моей!
Жалко мне её, лосиху мою, — аж до слёз!…
… И вспомнилась вдруг мне жизнь моя человеческая, жена моя Акулина: а вдруг бы и её кто убил — так же, ни за что?!…
… Тут я обратно в теле своём человеческом оказался. Сижу в засидке своей, и селезень передо мной плавает, ни о чём, ему угрожающем, не догадывается…
А я ведь так на крючок спусковой у ружья своего и не нажал. Обрадовался я факту этому несказанно: что не выстрелил! Разрядил ружьё поскорее — и пошёл домой!
Ну, грибов, как обычно, насобирал по дороге много. Акулина моя удивляется:
— Что это ты: с охоты, а сам с грибами пришёл?
… А я — в усы улыбку прячу. Ну как я ей расскажу, что, как лось лосиху свою любил, — так и я её, Акулину свою, люблю! И даже, может, сильнее!
А потому — больше с ружьём в лес не пойду никогда! В зверюшек и птичек стрелять больше не стану!
Потом уже — рассказал и Акулине про приключения мои.
А она суп приготовила из грибов, картошки наварила, блинов напекла и говорит:
— Вкуснее этой еды — и нет ничего! Так — мы с тобой и проживём: с огорода да с лесных даров!
… Вот такие со мной приключения были, Анечка!
С той поры и не стреляю ни в кого!
— Стало быть, стрелять и убивать — это всегда плохо?
— Всегда, лучше бы без этого обойтись! Только бывает и так, Анечка, что других хороших людей защищать нужно, и приходится их от злодеев оборонять. И тогда — бывает, что не придумать способа другого…
— А вот в птичек, в зверюшек — можно же никогда не стрелять, а просто так ими любоваться! Хочешь, я попрошу папу — и он тебе фотоаппарат подарит? У него их два!
— Спасибо тебе, Анечка, за заботу! Но мне уже фотографировать сложно будет научиться. А вот ты — учись! Будешь птичек, зверюшек и красоту разную природную фотографировать!
А про то, как жить и никому вреда не причинять, — ты про это правильно стала думать!
И поступать старайся всегда по-доброму!
Если каждый человек про это с детства размышлять станет, если в жизнь свои намерения добрые претворять начнёт, — то, может, когда ты вырастешь, уже нигде никаких войн не будет! Не будут люди и животных напрасно убивать! И все будут в мире и счастье жить!
(Записано Анной Зубковой, под редакцией Владимира Антонова)
© Зубкова А.Б., Антонов В.В., 2014
